Надежда Александровна Тэффи (1872 - 1952) - русская писательница и поэтесса, "жемчужина русского юмора", одна из ведущих авторов легендарного "Сатирикона", над "Всемирной историей" в обработке которого благодарные русские читатели плачут до сих пор, демонстрируя несомненную связь поколений.
читать дальше
Насчет происхождения псевдонима "Тэффи" существует множество версий. Самая изящная - что это имя из рассказа Киплинга, означающее "девочка, которую нужно хорошенько отшлепать за то, что она такая шалунья", однако сама Тэффи прямо это не подтверждала. Печататься под своей законной фамилией - Лохвицкая, - она не могла, поскольку являлась сестрой довольно известной поэтессы Мирры Лохвицкой. Кстати, там еще была сестра Елена, которая, к ужасу почтенных родителей, тоже увлекалась литературой.
Слава Тэффи в дореволюционной России была огромна. В ее честь даже назвали конфеты, о чем она с гордостью упоминает в своих воспоминаниях. Однако, как и многие другие выдающиеся юмористы, она упорно стремилась к тому, чтобы ее признали как "серьезного" писателя и поэта. Признать было трудно, потому что "серьезные" рассказы и стихи Тэффи были наполнены модным в то время трагическим мистицизмом, и за всеми их страдающими героинями предательски просвечивала "демоническая женщина" из одноименного рассказа писательницы. Тэффи вообще с редкой регулярностью удавалось высмеять саму себя, что верно подметила Ирина Одоевцева:
"Тэффи в своих довоенных фельетонах в “Возрождении” и в “Последних новостях” из недели в неделю описывала эмигрантов и их быт. Остроумно и порой зло.
Доставалось решительно всем, без исключения. Все же ее излюбленными “козами отпущения”, как она их сама называла, являлись стареющие, не в меру молодящиеся эмигрантки.
Помню, как в одном из своих фельетонов в “Последних новостях“ она издевалась над одной такой “козой”, потратившей с трудом скопленные деньги на покупку красного обезьяньего колпачка с победоносно торчащим вверх фазаньим пером. Колпачок этот придавал ее усталому, помятому жизненными невзгодами и непогодами лицу такой залихватский и вместе с тем жалкий вид, что глядя на нее, хотелось расхохотаться и заплакать над ней одновременно, а главное, посоветовать ей: “А ты бы в зеркало посмотрелась, чучело!”
Такие обезьяньи колпачки были тогда в большой моде и действительно уродовали неосторожно соблазнившихся ими немолодых женщин.
Бедные! Прочитав фельетон Тэффи, ни одна из этих молодящихся модниц не посмеет больше надеть свой обезьяний колпачок. А ведь он дорого стоил.
В тот же день мы с Георгием Ивановым отправились на какой-то очередной литературный вечер —их в те довоенные годы было очень много.
В антракте у буфета я увидела Тэффи и чуть не ахнула. На ее голове гордо восседал красный обезьяний колпачок с длинным фазаньим пером, совсем как в фельетоне.
Боже мой, как она могла надеть его? Она, должно быть — ведь она была необычайно чутка,— поняла, о чем я думаю, и, здороваясь со мной, насмешливо прошептала:
— А ты бы в зеркало посмотрелась, чучело! — и уже громко продолжала: — Только зеркало не помогает. По опыту знаю. Ведь я — по секрету признаюсь вам — чаще всего с самой себя списываю, себя описываю. “Познай самого себя” — если хочешь по-настоящему растрогать или рассмешить читателя. Это уже Гоголь до меня делал. Еще успешнее, чем я".
Ирина Одоевцева, "На берегах Сены"
После революции Тэффи эмигрировала. Точнее, как она сама описывает в своих воспоминаниях, сначала, оставшись без работы, отправилась на гастроли в Киев и Одессу, потом бежала от банд в Новороссийск, а в финале оказалась в Париже. Тогда многое случалось внезапно.
Тэффи любили все. Николай II был поклонником ее творчества, а при большевиках ее рассказы печатались в России по инициативе самого Ленина. Правда, сама Тэффи была несколько против.
Один из самых известных (и неустаревающих ввиду бессмертия типажа) рассказов Тэффи:
Демоническая женщина
читать дальше
Демоническая женщина отличается от женщины обыкновенной прежде всего
манерой одеваться. Она носит черный бархатный подрясник, цепочку на лбу,
браслет на ноге, кольцо с дыркой «для цианистого калия, который ей
непременно пришлют в следующий вторник», стилет за воротником, четки на
локте и портрет Оскара Уайльда на левой подвязке.
Носит она также и обыкновенные предметы дамского туалета, только не на
том месте, где им быть полагается. Так, например, пояс демоническая женщина
позволит себе надеть только на голову, серьгу на лоб или на шею, кольцо на
большой палец, часы на ногу.
За столом демоническая женщина ничего не ест. Она вообще никогда ничего
не ест.
- К чему?
Общественное положение демоническая женщина может занимать самое
разнообразное, но большею частью она - актриса.
Иногда просто разведенная жена.
Но всегда у нее есть какая-то тайна, какой-то не то надрыв, не то
разрыв, о которой нельзя говорить, которого никто не знает и не должен
знать.
- К чему?
У нее подняты брови трагическими запятыми и полуопущены глаза.
Кавалеру, провожающему ее с бала и ведущему томную беседу об
эстетической эротике с точки зрения эротического эстета, она вдруг говорит,
вздрагивая всеми перьями на шляпе:
- Едем в церковь, дорогой мой, едем в церковь, скорее, скорее, скорее.
Я хочу молиться и рыдать, пока еще не взошла заря.
Церковь ночью заперта.
Любезный кавалер предлагает рыдать прямо на паперти, но «она» уже
угасла. Она знает, что она проклята, что спасенья нет, и покорно склоняет
голову, уткнув нос в меховой шарф.
- К чему?
Демоническая женщина всегда чувствует стремление к литературе.
И часто втайне пишет новеллы и стихотворения в прозе.
Она никому не читает их.
- К чему?
Но вскользь говорит, что известный критик Александр Алексеевич, овладев
с опасностью для жизни ее рукописью, прочел и потом рыдал всю ночь и даже,
кажется, молился - последнее, впрочем, не наверное. А два писателя пророчат
ей огромную будущность, если она наконец согласится опубликовать свои
произведения. Но ведь публика никогда не сможет понять их, и она не покажет
их толпе.
- К чему?
А ночью, оставшись одна, она отпирает письменный стол, достает
тщательно переписанные на машинке листы и долго оттирает резинкой
начерченные слова;
«Возвр.», «К возвр».
- Я видел в вашем окне свет часов в пять утра.
- Да, я работала.
- Вы губите себя! Дорогая! Берегите себя для нас!
- К чему?
За столом, уставленным вкусными штуками, она опускает глаза, влекомые
неодолимой силой к заливному поросенку.
- Марья Николаевна, - говорит хозяйке ее соседка, простая, не
демоническая женщина, с серьгами в ушах и браслетом на руке, а не на
каком-либо ином месте, - Марья Николаевна, дайте мне, пожалуйста, вина.
Демоническая закроет глаза рукою и заговорит истерически:
- Вина! Вина! Дайте мне вина, я хочу пить! Я буду нить! Я вчера пила! Я
третьего дня пила и завтра... да, и завтра я буду пить! Я хочу, хочу, хочу
вина!
Собственно говоря, чего тут трагического, что дама три дня подряд
понемножку выпивает? Но демоническая женщина сумеет так поставить дело, что
у всех волосы на голове зашевелятся.
- Пьет.
- Какая загадочная!
- И завтра, говорит, пить буду...
Начнет закусывать простая женщина, скажет!
- Марья Николаевна, будьте добры, кусочек селедки. Люблю лук.
Демоническая широко раскроет глаза и, глядя в пространство, завопит:
- Селедка? Да, да, дайте мне селедки, я хочу есть селедку, я хочу, я
хочу. Это лук? Да, да, дайте мне луку, дайте мне много всего, всего,
селедки, луку, я хочу есть, я хочу пошлости, скорее... больше... больше,
смотрите все... я ем селедку!
В сущности, что случилось?
Просто разыгрался аппетит и потянуло на солененькое! А какой эффект!
- Вы слышали? Вы слышали?
- Не надо оставлять ее одну сегодня ночью.
- А то, что она, наверное, застрелится этим самым цианистым кали,
которое ей принесут во вторник...
Бывают неприятные и некрасивые минуты жизни, когда обыкновенная
женщина, тупо уперев глаза в этажерку, мнет в руках носовой платок и говорит
дрожащими губами:
- Мне, собственно говоря, ненадолго... всего только .двадцать пять
рублей. Я надеюсь, что на будущей неделе или в январе... я смогу...
Демоническая ляжет грудью на стол, подопрет двумя руками подбородок и
посмотрит вам прямо в душу загадочными, полузакрытыми глазами:
- Отчего я смотрю на вас? Я вам скажу. Слушайте меня, смотрите на
меня... Я хочу - вы слышите? - я хочу, чтобы вы дали мне сейчас же, - вы
слышите? - сейчас же двадцать пять рублей. Я этого хочу. Слышите? - хочу.
Чтобы именно вы, именно мне, именно мне, именно двадцать пять рублей. Я
хочу! Я тввварь!... Теперь идите... идите... ,не оборачиваясь, уходите
скорей, скорей... Ха-ха-ха!
Истерический смех должен потрясать все ее существо, даже оба существа -
ее и его.
- Скорей... скорей, не оборачиваясь... уходите навсегда, на всю жизнь,
на всю жизнь... Ха-ха-ха!
И он «потрясется» своим существом и даже не сообразит, что она просто
перехватила у него четвертную без отдачи.
- Вы знаете, она сегодня была такая странная.., загадочная. Сказала,
чтобы я не оборачивался.
- Да. Здесь чувствуется тайна.
- Может быть... она полюбила меня...
- !
- Тайна ! ......
Во "Всемирной истории, обработанной "Сатириконом", высмеивающей учебник Иловайского, который тогда казался примерно таким же вечным и актуальным, как сейчас Кобзон, Тэффи на растерзание досталась древняя история:
Предисловие
читать дальше
Что такое история как таковая - объяснять незачем, так как это каждому должно быть известно с молоком матери. Но что такое древняя история - об этом нужно сказать несколько слов.
Трудно найти на свете человека, который хотя раз в жизни, выражаясь языком научным, не влопался бы в какую-нибудь историю. Но как бы давно это с ним ни случилось, тем не менее происшедший казус мы не вправе назвать древней историей. Ибо пред лицом науки все имеет свое строгое подразделение и классификацию.
Скажем короче:
а) древняя история есть такая история, которая произошла чрезвычайно давно;
б) древняя история есть такая история, которая произошла с римлянами, греками, ассириянами, финикиянами и прочими народами, говорившими на мертворожденных языках.
Все, что касается древнейших времен и о чем мы ровно ничего не знаем, называется периодом доисторическим.
Ученые, хотя и ровно ничего об этом периоде не знают (потому что если бы знали, то его пришлось бы уже назвать историческим), тем не менее разделяют его на три века:
1) каменный, когда люди при помощи бронзы делали себе каменные орудия:
2) бронзовый, когда при помощи камня делали бронзовые орудия;
3) железный, когда при помощи бронзы и камня делали железные орудия.
Вообще, изобретения тогда были редки и люди на выдумки были туги; поэтому чуть что изобретут - сейчас по имени изобретения называют и свой век.
В наше время это уже немыслимо, потому что каждый день пришлось бы менять веку название:
пилюлиарский век, плоскошинный век, синдетиконский век и т.д. и т.д., что немедленно вызвало бы распри и международные войны.
В те времена, о которых ровно ничего неизвестно, люди жили в шалашах и ели друг друга; затем, окрепнув и развив мозг, стали есть окружающую природу: зверей, птиц, рыб и растения.
Потом, разделившись на семьи, начали ограждаться частоколами, через которые сначала в продолжение многих веков переругивались; затем стали драться, затеяли войну и таким образом возникло государство, государственный быт, на котором основывается дальнейшее развитие гражданственности и культуры.
Древние народы разделяются по цвету кожи на черных, белых и желтых.
Белые в свою очередь разделяются на:
1) арийцев, произошедших от Ноева сына Иафета и названных так, чтоб не сразу можно было догадаться - от кого они произошли;
2) семитов - или не имеющих права жительства, и
3) хамитов, людей, в порядочном обществе не принятых.
Обыкновенно историю делят всегда хронологически от такого-то до такого-то периода. С древней историей так поступить нельзя, потому что, во-первых, никто ничего о ней не знает, а во-вторых, древние народы жили бестолково, мотались из одного места в другое, из одной эпохи в другую, и все это без железных дорог, без порядка, причины и цели.
Поэтому учеными людьми придумано рассматривать историю каждого народа отдельно. Иначе так запутаешься, что и не выберешься.
В мемуарах Тэффи, кстати, гениально описала возникновение холивара (тогда бы правильно было, наверное, "холиваръ"):
читать дальше
"Против нас оказались злющие белоглазые бабы. Мы им не понравились.
- Едут, - сказала про нас рябая, с бородавкой. – Едут, а чего едут и зачем едут – и сами не знают.
- Что с цепи сорвавши, - согласилась с ней другая, в замызганном платке, кончиками которого она элегантно вытирала свой утиный нос.
Больше всего раздражала их китайская собачка пекинуа, крошечный шелковый комочек, которую везла на руках старшая из наших актрис.
- Ишь, собаку везет! Сама в шляпке и собаку везет. Оставила бы дома. Людям сесть некуды, а она собачищу везет.
- Она же вам не мешает, - дрожащим голосом вступилась актриса за свою «собачищу». – Все равно я бы вас к себе на колени не посадила.
- Небось, мы собак с собой не возим, - не унимались бабы.
- Ее дома оставлять нельзя. Она нежная. За ней ухода больше, чем за ребенком.
- Чаво-о?
- Ой, да что же это? – вдруг окончательно взбеленилась рябая и даже с места вскочила. – Эй! Послушайте-ка, что тут говорят-то. Вон энта, в шляпке, говорит, что наши дети хуже собак! Да неужто мы это сносить должны?
- Кто-о? мы-ы? Мы собаки, а она нет? – зароптали злобные голоса…"
Н.А.Тэффи, "Воспоминания"
Тэффи отметилась и в драматургии - с одноактной шуткой "Женский вопрос" можно ознакомиться здесь. На этом ресурсе творчество Тэффи вообще представлено довольно полно.